Неточные совпадения
Ну, дело все обладилось,
У господина сильного
Везде рука;
сын Власьевны
Вернулся, сдали Митрия,
Да,
говорят, и Митрию
Нетяжело служить,
Сам князь о нем заботится.
Так, например, при Негодяеве упоминается о некоем дворянском
сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен на цепь за то, что
говорил хульные слова, а слова те в том состояли, что"всем-де людям в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя на цепи, Ивашка умре", — прибавляет летописец.
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я
говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию
сына.
То же самое думал ее
сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала
говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким
сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом
говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
И в ту минуту, как швейцар
говорил это, Анна услыхала звук детского зеванья. По одному голосу этого зеванья она узнала
сына и как живого увидала его пред собою.
Узнав о близких отношениях Алексея Александровича к графине Лидии Ивановне, Анна на третий день решилась написать ей стоившее ей большого труда письмо, в котором она умышленно
говорила, что разрешение видеть
сына должно зависеть от великодушия мужа. Она знала, что, если письмо покажут мужу, он, продолжая свою роль великодушия, не откажет ей.
— Ах, что
говорить! — сказала графиня, махнув рукой. — Ужасное время! Нет, как ни
говорите, дурная женщина. Ну, что это за страсти какие-то отчаянные! Это всё что-то особенное доказать. Вот она и доказала. Себя погубила и двух прекрасных людей — своего мужа и моего несчастного
сына.
Жена?.. Нынче только он
говорил с князем Чеченским. У князя Чеченского была жена и семья — взрослые пажи дети, и была другая, незаконная семья, от которой тоже были дети. Хотя первая семья тоже была хороша, князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего старшего
сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим для
сына. Что бы на это сказали в Москве?
К десяти часам, когда она обыкновенно прощалась с
сыном и часто сама, пред тем как ехать на бал, укладывала его, ей стало грустно, что она так далеко от него; и о чем бы ни
говорили, она нет-нет и возвращалась мыслью к своему кудрявому Сереже. Ей захотелось посмотреть на его карточку и
поговорить о нем. Воспользовавшись первым предлогом, она встала и своею легкою, решительною походкой пошла за альбомом. Лестница наверх в ее комнату выходила на площадку большой входной теплой лестницы.
«Эта холодность — притворство чувства, —
говорила она себе. — Им нужно только оскорбить меня и измучать ребенка, а я стану покоряться им! Ни за что! Она хуже меня. Я не лгу по крайней мере». И тут же она решила, что завтра же, в самый день рожденья Сережи, она поедет прямо в дом мужа, подкупит людей, будет обманывать, но во что бы ни стало увидит
сына и разрушит этот безобразный обман, которым они окружили несчастного ребенка.
Так же несомненно, как нужно отдать долг, нужно было держать родовую землю в таком положении, чтобы
сын, получив ее в наследство, сказал так же спасибо отцу, как Левин
говорил спасибо деду за всё то, что он настроил и насадил.
— Да, мы всё время с графиней
говорили, я о своем, она о своем
сыне, — сказала Каренина, и опять улыбка осветила ее лицо, улыбка ласковая, относившаяся к нему.
Он
говорил и не переставая думал о жене, о подробностях ее теперешнего состояния и о
сыне, к мысли о существовании которого он старался приучить себя.
— Позволь, дай договорить мне. Я люблю тебя. Но я
говорю не о себе; главные лица тут — наш
сын и ты сама. Очень может быть, повторяю, тебе покажутся совершенно напрасными и неуместными мои слова; может быть, они вызваны моим заблуждением. В таком случае я прошу тебя извинить меня. Но если ты сама чувствуешь, что есть хоть малейшие основания, то я тебя прошу подумать и, если сердце тебе
говорит, высказать мне…
Алексей Александрович напомнил шурину, что
сыну никогда не
говорят про мать и что он просит его ни слова не упоминать про нее.
Но ласки матери и
сына, звуки их голосов и то, что они
говорили, — всё это заставило его изменить намерение. Он покачал головой и, вздохнув, затворил дверь. «Подожду еще десять минут», сказал он себе, откашливаясь и утирая слезы.
Несмотря на то, что она только что
говорила, что он лучше и добрее ее, при быстром взгляде, который она бросила на него, охватив всю его фигуру со всеми подробностями, чувства отвращения и злобы к нему и зависти за
сына охватили ее. Она быстрым движением опустила вуаль и, прибавив шагу, почти выбежала из комнаты.
— Ну, нет, — сказала графиня, взяв ее за руку, — я бы с вами объехала вокруг света и не соскучилась бы. Вы одна из тех милых женщин, с которыми и
поговорить и помолчать приятно. А о
сыне вашем, пожалуйста, не думайте; нельзя же никогда не разлучаться.
— Эй, тетка! — сказал есаул старухе, —
поговори сыну, авось тебя послушает… Ведь это только Бога гневить. Да посмотри, вот и господа уж два часа дожидаются.
Пробираюсь вдоль забора и вдруг слышу голоса; один голос я тотчас узнал: это был повеса Азамат,
сын нашего хозяина; другой
говорил реже и тише. «О чем они тут толкуют? — подумал я. — Уж не о моей ли лошадке?» Вот присел я у забора и стал прислушиваться, стараясь не пропустить ни одного слова. Иногда шум песен и говор голосов, вылетая из сакли, заглушали любопытный для меня разговор.
Заманчиво мелькали мне издали сквозь древесную зелень красная крыша и белые трубы помещичьего дома, и я ждал нетерпеливо, пока разойдутся на обе стороны заступавшие его сады и он покажется весь с своею, тогда, увы! вовсе не пошлою, наружностью; и по нем старался я угадать, кто таков сам помещик, толст ли он, и
сыновья ли у него, или целых шестеро дочерей с звонким девическим смехом, играми и вечною красавицей меньшею сестрицей, и черноглазы ли они, и весельчак ли он сам или хмурен, как сентябрь в последних числах, глядит в календарь да
говорит про скучную для юности рожь и пшеницу.
— А вот другой Дон-Кишот просвещенья: завел школы! Ну, что, например, полезнее человеку, как знанье грамоты? А ведь как распорядился? Ведь ко мне приходят мужики из его деревни. «Что это,
говорят, батюшка, такое?
сыновья наши совсем от рук отбились, помогать в работах не хотят, все в писаря хотят, а ведь писарь нужен один». Ведь вот что вышло!
Знаю только то, что он с пятнадцатого года стал известен как юродивый, который зиму и лето ходит босиком, посещает монастыри, дарит образочки тем, кого полюбит, и
говорит загадочные слова, которые некоторыми принимаются за предсказания, что никто никогда не знал его в другом виде, что он изредка хаживал к бабушке и что одни
говорили, будто он несчастный
сын богатых родителей и чистая душа, а другие, что он просто мужик и лентяй.
Бульба по случаю приезда
сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил
сыновей,
говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
— Как не можно? Как же ты
говоришь: не имеем права? Вот у меня два
сына, оба молодые люди. Еще ни разу ни тот, ни другой не был на войне, а ты
говоришь — не имеем права; а ты
говоришь — не нужно идти запорожцам.
— Ступай же,
говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. — Не пяться же, чертов
сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!
Сурово и равнодушно глядел он на все, и на неподвижном лице его выступала неугасимая горесть, и, тихо понурив голову,
говорил он: «
Сын мой!
«
Сыны мои,
сыны мои милые! что будет с вами? что ждет вас?» —
говорила она, и слезы остановились в морщинах, изменивших ее когда-то прекрасное лицо.
— Да он славно бьется! —
говорил Бульба, остановившись. — Ей-богу, хорошо! — продолжал он, немного оправляясь, — так, хоть бы даже и не пробовать. Добрый будет козак! Ну, здорово, сынку! почеломкаемся! — И отец с
сыном стали целоваться. — Добре, сынку! Вот так колоти всякого, как меня тузил; никому не спускай! А все-таки на тебе смешное убранство: что это за веревка висит? А ты, бейбас, что стоишь и руки опустил? —
говорил он, обращаясь к младшему, — что ж ты, собачий
сын, не колотишь меня?
— Да
говори нам, что делается, собачий
сын! — закричал один из толпы, как видно, потеряв терпение.
— Врешь ты, чертов
сын! — сказал Бульба. — Сам ты собака! — Как ты смеешь
говорить, что нашу веру не уважают? Это вашу еретическую веру не уважают!
Она болезненно чувствовала прекрасную обособленность
сына; грусть, любовь и стеснение наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце
говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений.
Часто, иногда после нескольких дней и даже недель угрюмого, мрачного молчания и безмолвных слез, больная как-то истерически оживлялась и начинала вдруг
говорить вслух, почти не умолкая, о своем
сыне, о своих надеждах, о будущем…
Кабанова (
сыну). Ну, я с тобой дома
поговорю. (Низко кланяется народу.) Спасибо вам, люди добрые, за вашу услугу!
Сынка целует, обнимает,
И
говорит ему он так: «Любезный
сын,
По мне наследник ты один...
«Да, да, —
говорил он какой-нибудь бабе в мужском армяке и рогатой кичке, вручая ей стклянку гулярдовой воды или банку беленной мази, — ты, голубушка, должна ежеминутно бога благодарить за то, что
сын мой у меня гостит: по самой научной и новейшей методе тебя лечат теперь, понимаешь ли ты это?
До самого вечера и в течение всего следующего дня Василий Иванович придирался ко всем возможным предлогам, чтобы входить в комнату
сына, и хотя он не только не упоминал об его ране, но даже старался
говорить о самых посторонних предметах, однако он так настойчиво заглядывал ему в глаза и так тревожно наблюдал за ним, что Базаров потерял терпение и погрозился уехать.
Василий Иванович отправился от Аркадия в свой кабинет и, прикорнув на диване в ногах у
сына, собирался было поболтать с ним, но Базаров тотчас его отослал,
говоря, что ему спать хочется, а сам не заснул до утра.
— Вы меня совершенно осчастливили, — промолвил он, не переставая улыбаться, — я должен вам сказать, что я… боготворю моего
сына; о моей старухе я уже не
говорю: известно — мать!
Василий Иванович суетился больше чем когда-либо: он видимо храбрился, громко
говорил и стучал ногами, но лицо его осунулось, и взгляды постоянно скользили мимо
сына.
— Смотрю я на вас, мои юные собеседники, —
говорил между тем Василий Иванович, покачивая головой и опираясь скрещенными руками на какую-то хитро перекрученную палку собственного изделия, с фигурой турка вместо набалдашника, — смотрю и не могу не любоваться. Сколько в вас силы, молодости, самой цветущей, способностей, талантов! Просто… Кастор и Поллукс! [Кастор и Поллукс (они же Диоскуры) — мифологические герои-близнецы,
сыновья Зевса и Леды. Здесь — в смысле: неразлучные друзья.]
Ему очень хотелось
поговорить со Спивак об этом печальном случае, но он все не решался, и ему мешал
сын ее.
Сын растерянно гладил руку матери и молчал, не находя слов утешения, продолжая думать, что напрасно она
говорит все это. А она действительно истерически посмеивалась, и шепот ее был так жутко сух, как будто кожа тела ее трещала и рвалась.
«Приходится соглашаться с моим безногим
сыном, который
говорит такое: раньше революция на испанский роман с приключениями похожа была, на опасную, но весьма приятную забаву, как, примерно, медвежья охота, а ныне она становится делом сугубо серьезным, муравьиной работой множества простых людей. Сие, конечно, есть пророчество, однако не лишенное смысла. Действительно: надышали атмосферу заразительную, и доказательством ее заразности не одни мы, сущие здесь пьяницы, служим».
— Я ему, этой пучеглазой скотине — как его? — пьяная рожа! «Как же вы,
говорю, объявили свободу собраний, а — расстреливаете?» А он, сукин
сын, зубы скалит: «Это,
говорит, для того и объявлено, чтоб удобно расстреливать!» Понимаешь? Стратонов, вот как его зовут. Жена у него — морда, корова, — грудища — вот!
Она привела
сына в маленькую комнату с мебелью в чехлах. Два окна были занавешены кисеей цвета чайной розы, извне их затеняла зелень деревьев, мягкий сумрак был наполнен крепким запахом яблок, лента солнца висела в воздухе и, упираясь в маленький круглый столик, освещала на нем хоровод семи слонов из кости и голубого стекла. Вера Петровна
говорила тихо и поспешно...
Там какой-то монах, начальник, даже обиделся, сукин
сын: «У нас,
говорит, не лавочка, мы хлебом не торгуем».
Самгин не знал, но почему-то пошевелил бровями так, как будто о дяде Мише излишне
говорить; Гусаров оказался блудным
сыном богатого подрядчика малярных и кровельных работ, от отца ушел еще будучи в шестом классе гимназии, учился в казанском институте ветеринарии, был изгнан со второго курса, служил приказчиком в богатом поместье Тамбовской губернии, матросом на волжских пароходах, а теперь — без работы, но ему уже обещано место табельщика на заводе.
— Нет, — Радеев-то, сукин
сын, а? Послушал бы ты, что он
говорил губернатору, Иуда! Трусова, ростовщица, и та — честнее! Какой же вы,
говорит, правитель, ваше превосходительство! Гимназисток на улице бьют, а вы — что? А он ей — скот! — надеюсь,
говорит, что после этого благомыслящие люди поймут, что им надо идти с правительством, а не с жидами, против его, а?